Вера Павловна раскачивалась в кресле-качалке и смотрела в окно. За окном был виден кусочек лазурного неба с пасторальными  облачками, слышно щебетание птичек, ветерок колыхал шторки… одним словом, Верочка пребывала в глубочайшей неге. Она качалась и думала, о том, что думать ей не хочется, да и не о чем.  Она, улыбаясь, сладко потянулась  и произнесла,
- Качаюсь,  и мне хА-рА-шО.
«Хорошо» произнесла по слогам, легким стаккато, и завидуя самой себе.  Весело начала раскачиваться в кресле все сильнее и быстрее, по-прежнему гладя в окно, неожиданно почувствовала себя тяжелой, прижатой к креслу, и перед глазами в окне стали мелькать, день и ночь. Вперед – день, назад – ночь… день-ночь… и все быстрее и быстрее… Вера Павловна вцепилась в подлокотники, не в силах не только отвести взгляд от мельтешивших за окном  времен суток, но и замедлить ход кресла-качалки, которое раскачивалась уже с такой скоростью, что вокруг пространство стало серым, безмолвным и безвоздушным. Кресло резко качнулось назад, опрокинулось, и Вера Павловна кувырком полетела в пустоту…
Верочка проснулась и не могла понять, где находится, и только когда в темноте разглядела лицо мужа, свесившееся над краем кровати, поняла что лежит она на полу.
- Вер, ты чего? – спросил муж, - свалилась с кровати что ли?
Вера смотрела на него снизу вверх и даже в сумерках ночи видела как рот мужа начал расплываться в улыбке.  Почему то шепотом ответила,
- Спи, я тапочки ищу…
Стала подниматься на ноги и услышала хрюканье и повизгивание придушенного подушкой поросенка. Посмотрела на мужа, уткнувшегося в подушку и бьющегося в конвульсиях от хохота, бросила в него тапком, и пошла на кухню.
Верочка опустилась на стул, оперлась локтями о стол, ладони прижала к щекам и уставилась в ночное, офонаревшее небо за окном. Вот ведь сон какой, подумала она, жизнь летит как угорелая, не успеваешь оглянуться, а уже на полу… Вера Павловна усмехнулась, и почувствовала, как слеза покатилась по щеке. Почему жизнь стала такой обыденной, и не то чтобы безрадостной, а безвкусной, без чистой радости от, даже казалось бы, ерунды. Смех не звонкий, плачь не содрогательный, желания обдуманные, а не хочу-хочу-не-могу-как-хочу… Одним словом, легкость бытия утрачена безвозвратно… Беззаботность! Вот, испарилась беззаботность. Вера, вздохнула тяжело, и произнесла шепотом вслух, - Беззаботность! Какое легкой слово, и это двойная «з», как звук лета… Зззззззззз… Лето это маленькая жизнь… Зззззззз… Все самое лучше в её жизни случалось именно летом!  Родилась летом, море летом… и даже муж у нее случился летом. Вера Павловна почувствовала за спиной движение, обернулась, в дверях замер муж. Вера подумала, что он всегда появляется в тот момент, когда она о нем подумает. Может он фантом, плод моего воображения? - мелькнуло у Верочки в голове.
- Вер, ты обиделась, что ли? – спросил он, даже не думая стирать дурацкую улыбку с лица.
Вера посмотрела на него, стоящего в семейных трусах, с нарисованными долларами, которые она ему подарила на 23 февраля со словами, ты мой валютный резерв, и засмеялась. Он подошел, обнял ее за плечи, поцеловал в макушку и пошел ставить чайник. Впереди была ночь воспоминаний. Жизнь хоть и летела быстро, а вехи они успели застолбить. Есть что вспомнить…

— Что вы там стесняетесь? Заходите, раз пришли, — выкрикнул хозяин магазина в сторону приоткрытой входной двери.
— Да я не стесняюсь, — смутился парень и переступил через порог, — я просто вывеску читал. Оригинальное вы название придумали для магазина: "Лавка Времени". Звучит интересно. Даже как-то мистически.
— Спасибо, — улыбнулся хозяин и вопросительно посмотрел на молодого человека, — что у вас?
— У меня часы… Вот, — он достал из кармана красивые наручные часы и протянул их продавцу, — недавно заметил, что отставать начали.
— Интересные часики. Первый раз вижу часы с треугольным циферблатом. Механика? — хозяин взял часы, близоруко прищурился и поднес их к самым глазам.
— Да, механические. Никогда не подводили, а недавно опоздал из-за них на встречу аж на полчаса. Сможете починить?
— Отличные часы, грустная история, — кивнул продавец и протянул их обратно.
— Так вы сможете их починить?
— Я не ремонтирую часы, — равнодушно ответил мужчина за прилавком. Парень, в легком замешательстве огляделся вокруг. По периметру стен стояли застекленные прилавки. В каждом из них ровными рядами лежали самые разные часы.
— А, — молодой человек хлопнул себя по лбу, — вы их продаете? А я просто увидел вывеску и подумал, что вы и ремонтом занимаетесь. Простите тогда… Кстати, а сколько стоят вот эти? С этими словами он ткнул пальцем в витрину.
— Я не продаю часы, — пожал плечами хозяин магазина и, сев на стул, взял в руки газету. Встряхнув ее резким движением, он открыл ее на середине и погрузился в чтение, — к тому же, эти часы спешат.
     Молодой человек посмотрел на продавца и заинтересованно наклонил голову.
— Извините, что отвлекаю вас…
— За последнюю минуту вы уже извинились два раза, — не отрываясь от газеты, буркнул мужчина, — знаете такую поговорку: "Если долго кланяться, голова отвалится"? Я вам скажу — пренеприятнейшее это занятие, ходить по улице без головы. То и дело, натыкаешься на прохожих или фонарные столбы. И если последние, как правило, молчаливы, то люди обязательно скажут вам какую-нибудь гадость. Единственный плюс во всем этом — вы их не услышите, потому что уши тоже находятся на голове, которой у вас нет.
      Парень провел ладонью по своей шее, как будто пытаясь убедиться, что его голова еще на месте, но тут же одернул руку, смутившись своей излишней впечатлительности.
— Я просто хотел спросить. Вы не ремонтируете часы и не продаете их, но у вас их здесь так много… Чем вы занимаетесь?
— Я продаю время, — обыденным голосом произнес хозяин магазина, — там же написано: "Лавка Времени". Если бы я продавал часы, я бы написал: "Магазин часов", а если бы ремонтировал, то "Ремонт часов".
— Продаете время? — ухмыльнулся парень. Продавец отложил газету и внимательно посмотрел на посетителя.
— Ну вот… Видимо я был прав.
— В чем?
— Скорее всего, у вас все-таки отвалилась голова и вы потеряли слух. Иначе, зачем вы по два раза переспрашиваете одно и то же? Я же вам сказал — я продаю время.
— Как можно продавать время? Что вы несете?
— Примерно так же, как некоторые продают картошку или любовь. Парень рассмеялся и облокотился о прилавок. Его начал веселить этот странный человек.
— Ну, с любовью вы перегнули. Нельзя купить любовь за деньги.
— У вас определенно, что-то со слухом. Я не говорил о деньгах.
— А за что еще можно ее купить?
— Вы можете рассчитаться за нее своим умом, красотой, опытом, силой. Некоторые, кстати, принимают к оплате даже обещания. Эдакая любовная ипотека получается… Впрочем, это не важно. Вы хотите купить время или нет? Если нет, то не отвлекайте меня от работы, пожалуйста.
— Таких оригинальных мошенников я еще не встречал, — парень восхищенно покачал головой, — интересно послушать, сколько стоит это ваше время и что входит в эту услугу.
— Вот это другой разговор, — продавец поднялся со стула и подошел к прилавку, — оплата только по факту, после оказания услуги, никаких предоплат. Сама услуга заключается в следующем. Я отправляю вас в нужную точку времени, которую вы укажете. Сразу говорю — работаю только с прошлым. Будущее не продаю. Всё.
     Молодой человек протер ладонью лоб и несколько секунд молча смотрел на продавца. На первый взгляд, он не был похож на психически больного человека. К тому же, вряд ли кто-то сдал бы психу это помещение в аренду. Конечно, оно могло быть его личным, но все же, людская молва уже давно разнесла бы вести о сумасшедшем и о его магазине. Но люди за окном спокойно проходили мимо витрин, не обращая внимания на это логово идиота. Оставалось надеяться только на то, что это какая-то глупая шутка.
— Вы шутите, да? — с надеждой в голосе спросил он.
— Бывает. Невозможно всегда ходить с каменным лицом, поэтому иногда я шучу, да. Но только не в тех случаях, когда это касается моей работы.
— У меня даже слов нет, если честно, — развел руками парень.
— Слова — это имущество общественное, поэтому их у вас и не должно быть. Вы можете только брать их из общей кучки и использовать их по назначению. Желательно по делу. Иначе от них нет никакого толка.
     Молодой человек стоял у прилавка с широко открытыми глазами и смотрел на продавца.
— Я удивляюсь вашей непробиваемости. Вы втираете мне такую редкостную чушь с таким честным лицом, что я просто поражен. Вы, случайно, не бывший политик? Продавец отрицательно покачал головой и даже поморщился.
— Хорошо, — парень кивнул и решительно хлопнул ладонью по прилавку, — я согласен. Давайте, отправляйте меня в прошлое. Мне просто интересно, каким образом вы меня обманете.
— Вот и отлично, — потер руки продавец, — выберете временную точку, пожалуйста.
— И на сколько же лет обычно отправляются в прошлое ваши клиенты?
— Все по-разному, — пожал плечами продавец, — как правило, все хотят что-то изменить в своей жизни и отправляются туда, где это еще возможно. Согласитесь, зачем человеку, у которого всё хорошо, менять свою жизнь?
— В этом вы правы, — задумался парень.
— Вспомните, был ли у вас момент, где вы ошиблись, свернули не туда, совершили поступок, который не нужно было совершать?
     Посетитель ненадолго погрузился в воспоминания, затем, вынырнув из них, посмотрел в глаза продавца.
— Я понимаю, что вы меня обманываете, но… Чем черт не шутит… Да, у меня есть такая точка. Шесть лет назад. Если бы это было возможно, я бы вернулся в то время и многое изменил. Возможно, что я сейчас был бы счастлив…
— Любовь, любовь… — усмехнулся продавец, разглядывая лицо парня, — в этом вы не уникальны. Как правило, девять из десяти моих клиентов возвращаются в прошлое именно за ней. Ну что ж, говорите дату и вперед.
— Ну, допустим, 17 декабря.
— Как скажете, — кивнул продавец, — 17 декабря, шесть лет назад. Он закатал рукав на левой руке и показал посетителю часы с кожаным ремешком. На циферблате отображалось время, а в специальном окошечке — дата.
— Ну что? Готовы?
— Готов, — улыбнулся парень.
— Тогда, в добрый путь, — продавец нажал на кнопку, и даты в окошке замелькали в обратную сторону.
***
     Солнце уже клонилось к закату. Продавец, потянувшись на стуле и сладко зевнув, отложил в сторону газету. Бросив взгляд на часы, он покачал головой. Уже давно нужно было закрываться. Он только успел подняться со стула, как дверь в магазин распахнулась и внутрь вбежал запыхавшийся человек. Оперевшись на прилавок, он блестящими глазами смотрел на хозяина магазина, не в силах выговорить и слова. Немного отдышавшись, он схватил руку продавца и принялся трясти ее.
— Вы… Вы просто волшебник! Простите, что я не поверил тогда вам! Вы не представляете…
— Тише, тише, — улыбнулся продавец, — я так понимаю, что у вас все получилось?
— Да! Да! Простите меня, что я вам не поверил! Мне очень стыдно!
— Да успокойтесь вы, это нормальная реакция. Лучше расскажите, помогло ли вам время, которое вы купили?
— Да я просто счастлив! — выкрикнул парень, — я изменил свою жизнь! Она теперь со мной, у меня родилась дочь, мы строим дом, я работаю на другой работе, все просто отлично! Я уже несколько лет прихожу сюда, чтобы поблагодарить вас, но ваш магазин появился только сегодня, до этого здесь было пустое помещение. Я так рад, что встретил вас! Он извлек из внутреннего кармана куртки толстый кошелек, и принялся доставать из него купюры.
— Сколько я вам должен за эту услугу? За это я готов заплатить сколько угодно! Вы просто спасли меня!
— Очень радует, что вы помните про вознаграждение, — одобрительно кивнул головой продавец, — как мы и договаривались, оплата только по факту.
— Если бы я тогда не был таким дураком, я бы расплатился с вами еще шесть лет назад, — засмеялся молодой человек, — сколько я вам должен?
— Вы хотите расплатиться деньгами? — нахмурился мужчина, — вы действительно считаете, что время можно купить за деньги?
— Нет? А что вы хотите? — растерялся парень.
— Вы знаете, когда я открывал свой бизнес, я не думал что он будет настолько убыточным, но я не бросил его только лишь из своих добрых побуждений. Ведь я могу помочь стольким людям обрести свое счастье… Вы купили шесть лет времени и прожили их счастливо. Я думаю, что это того стоило, правда? — продавец взглянул на парня, — вы никогда не сможете купить ни секунды времени за все сокровища Вселенной, поэтому мне приходится принимать к оплате только самые дорогие вещи, которые есть у моих клиентов.
— Так как мне с вами рассчитаться?
— Сочтемся, — подмигнул продавец, — а пока можете оставить мне в залог свои часы.
— И всё? — парень принялся расстегивать ремешок на запястье.
— Почти, — усмехнулся продавец, — почти всё.
***
— Скажите, а сколько стоят эти часы? Интересные такие, треугольные, — женщина ткнула пальцем в витрину, — хочу сделать подарок своему другу.
— Я не продаю часы, — послышалось из-за газеты, — к тому же, эти часы отстают.
— А чем вы здесь тогда занимаетесь? — женщина озадаченным взглядом посмотрела на витрины.
— В данный момент, читаю газету.
— Неужели? И что пишут?
— Пишут, что один мой клиент вчера оплатил мои услуги.  Продавец встал со стула, подошел к прилавку и положил газету на край.
— Ой, уже написали про вчерашнюю аварию? — взглянув на фотографию на первой полосе, вздохнула женщина, — это ужасно… Говорят, одному водителю при столкновении оторвало голову.
— А я ведь его предупреждал, — буркнул себе под нос продавец.
— Что вы сказали?
— Ничего. Слышали такую поговорку: "Любопытной Варваре на базаре нос оторвали"? Я вам скажу — пренеприятнейшее это занятие, ходить по улице без носа…

— Кра-са-а-а-а-вица!
— Ух!!!   
— Ду-у-ша де-е-евица!
— Ух!!!   
Муж Бономанки проснулся от уханья в ночи,   
как страшно жить, когда супруге снятся эти сны…

Письмо  
Дорогие мама и папа!
     У меня все хорошо, надеюсь у вас тоже. Передайте моим братьям, что служить в морской пехоте намного интереснее чем у нас в деревне. Пусть скорее идут на службу, пока тут есть места.
     Подъем тут в 6 утра. Сначала было страшно, но мне уже почти нравится вставать так поздно. Скажите Сашке и Кольке, что перед завтраком тут надо просто заправить койку и навести порядок — не надо кормить скотину, колоть дрова, разжигать огонь, готовить еду. Почти ничего! Есть горячая вода.
     На завтрак дают много вкусного — сок, каша, яичница с колбасой, тушенка — но нет нормальной еды — свежего мяса и настоящего молока, поэтому не всегда наедаюсь. Но всегда можно сесть между двух городских парней, которые живут на одном кофе. Их и моей порции вполне хватает до обеда. Поэтому городские такие слабаки!
     А еще бывают «марш-броски». Сержант говорит, что это для тренировки. Раз он так считает, то я не возражаю. «Марш-бросок» — это примерно как у нас от дома до магазина. После этого городские парни падают со стертыми ногами, и нас везут назад в грузовике. Местность тут неплохая, но слишком ровная.
     Сержант — это примерно как учитель в школе, иногда ворчит. Капитан — директор школы. Майоры и полковники в основном заняты своими делами и нас не трогают.Сашка и Колька умрут со смеху, но я тут лучший стрелок. Не знаю почему — мишени размером почти как мыши, но не бегают. Все что надо сделать — устроиться поудобнее и выстрелить! Не надо даже набивать патроны — их привозят в коробках.
     Пусть Сашка и Колька поторопятся, пока никто не знает какая тут халява!
     Ваша дочь Варвара.

    
Я к вам пишу, чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
В своём, сегодня телефоне,
Взялась на Форум Вам писать…

Поверьте: моего письма,
Вы не прочли бы никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз,
У нас, на Шпонксе видеть Вас,
Читать хотелось б Ваши посты
К ним смело комменты писать,
И ваших лайков тихо ждать…

Но говорят Вы — интроверт,
И в соцсетях вам явно скучно,
А я здесь сутками сижу
Вас караулю неотлучно…

Но Вы, к моей несчастной доле,
Хоть каплю жалости храня,
В игнор не кините меня.
Другой… Нет, никому на свете,
Не слала б эту просьбу я…

Но так и быть, пароли все,
Отныне Вам теперь вручаю…
Всю ночь ответ Ваш буду ждать,
Над подостывшей чашкой чая…

Меня, надеюсь, не забанят?
Целую нежно, ваша Таня…
[взломанный сайт] 
Гы

Мечта
Иллюстрация Олега Ильдюкова

Когда мне было семь лет, я мечтала научиться кататься на коньках.

Мы с родителями жили на Чукотке.

В десяти минутах ходьбы от дома был стадион «Трудовик», который с ноября превращался в огромный каток.

Северная зима очень долгая, за это время можно научиться кататься «ласточкой» и отточить «двойной тулуп».

Только вот коньков у меня не было.

Царила эпоха тотального дефицита, в магазине «культтовары», в народе именуемом «культиком», вперемешку с пластмассовыми мячиками для настольного тенниса лежала пара черных хоккейных коньков сорок второго размера.

И все.

Я смотрела на их уродливые огромные лезвия и просила родителей купить мне хотя бы беленький теннисный мячик. Для успокоения.

Дома я цокала им об пол и мечтала, что когда-нибудь у меня будут, обязательно будут мои конечки.

Настоящие. Девочковые, с высокими гладкими белыми ботинками, с белыми шнурочками. Я встану на них и…. !

И однажды свершилось чудо.

Морозным субботним вечером, папа принес мне коньки. Те самые, из мечты.

Дочь папиного друга, дяди Бори, выросла из них, даже не успев толком покататься.

Папа выпросил коньки. Он помнил.

Я радостно схватила подарок и, усевшись на пол в прихожей, тут же принялась мерить.

Ботинки оказались малы.

Такие нежно белые и изящные снаружи, они были жесткие, холодные и тесные внутри. Как тюрьма. Пальцы, согнувшись, упирались в носок.

— Ну как? — папа внимательно смотрел на мои неуверенные корявые шажочки. — Не малы?

— Нет! Нет! — я испугалась, что он унесет их обратно. — Как раз!

На следующий день мы с ним отправились на каток. Мне не терпелось.

Я была уверена, что сразу, буквально с первой минуты полечу, как Ирина Роднина и Александр Зайцев, как Наталья Бестемьянова и Андрей Букин, в общем, как все наши прославленные фигуристы того времени.

Коньки я надела еще дома.

Хотелось красиво пройти по городу.

Пусть соседи, одноклассники, случайные прохожие увидят, какие чудесные у меня конечки.

Пусть представят, как сейчас я изящно вспорхну на лед и помчусь — помчусь — помчусь, и только ледяные искры будут сверкать из-под зеркальных лезвий.

Пусть.

Реальность оказалась иной. Совсем.

Всю дорогу я держалась за папину руку. Шаталась, спотыкалась и косолапила.

По снегу. По корявому северному асфальту, который изредка проглядывал сквозь плотный снежный наст.

В лицо дул ветер, я закрывала глаза варежкой, переставала видеть дорогу, цеплялась лезвием за асфальтную скобу, падала, поднималась, но шла.

Ботинки нестерпимо жали, терли и мучили. Чертовы кандалы.

Но я все равно шла — коряво, нелепо, вперед.

Не спрашивайте теперь, откуда у меня ослиное упрямство. Оттуда.

Когда мы, наконец, добрались до стадиона, ноги мои горели, были сбиты. Я изо всех сил делала вид, что все хорошо. Улыбалась радостно, во весь рот.

На стадионе шла игра. Хоккей.

Здоровенные румяные старшеклассники ловко скользили по льду, как жуки-водомерки по воде, толкались и размахивали клюшками.

Я робко пристроилась на краешке катка. Думала, пронесет. Ан нет.

Два раза шайба влетала мне под лезвия. И я, неуклюже размахивая руками, спотыкалась и плюхалась на лед.

Три раза мне в ноги ударялась чужая клюшка, я снова бултыхала в воздухе руками, нелепо семенила и валилась глупым мешком.

Потом я решила изобразить Спящего Ковбоя. Был такой номер у знаменитого советского фигуриста Игоря Бобрина. Надвинув на глаза шапку, я застыла, небрежно — точь-в-точь как Игорь — скрестив руки на груди. Папа даже зааплодировал, так оказалось похоже.

Но тут один шустрый хоккеист, приземистый и коротконогий, похожий на грубо сколоченную табуретку, не успел затормозить и сбил меня.

Я снова распласталась. Как звезда. Руки-ноги — врозь, нос — впечатан в каток. Обидно до слез.

«Хватит! — сказал папа. — Для первого раза достаточно. А то эти бугаи тебя зашибут, пошли домой».

Ноги мои болели адски, были покрыты водянистыми мозолями, и местами кровоточили.

Я не могла идти сама.

Всю обратную дорогу папа нес меня домой на руках.

Через неделю все зажило, а через месяц папа от нас уехал, и больше я его никогда не видела.

Я долго думала, что это все из-за моего дурацкого выступления.

Я и сейчас иногда так думаю, хотя, конечно, понимаю, что дело в другом.

Коньки так и провалялись в кладовке, я не смогла найти в себе силы на них встать.

На следующий год мне подарили новые. И размер был мой, и теплый носочек можно было надеть...

Я осталась к ним равнодушной.

Зачем? Если нет главного зрителя.

Не спрашивайте теперь, почему я не умею кататься на коньках.

Поэтому.

Разговор с отцом
Иллюстрация Олега Ильдюкова

Вчера мне сообщили, что тебя давно уже нет в живых.

Мне пришел ответ на давний запрос.
Безликий скучный электронный почерк.

Страница Word дрожит и морщится (опять шнур отошел, изолентой, что ли, прикрутить?). Буквы расплываются.

«Сожалею, но ваш отец умер десять лет назад».

Десять лет назад! Десять лет. Десять…

Мы не виделись с восемьдесят третьего.

Весной, в марте, мы с мамой провожали тебя в старом аэропорту.

Рейс задерживали из-за непогоды, на Крайнем Севере это частое явление.

Метель, буран, обледенение взлетной полосы — обычное дело даже в апреле.

Деревянный барак, грубо окрашенный синей краской, с криво прибитой табличкой «Аэропорт» был заполнен уезжающими и провожающими.

Мы еле нашли место, чтобы присесть. Было душно и пахло овчиной.

Накануне мама мне объяснила, что ты запутался и хочешь что-то поменять, поэтому решил пока уехать.

Для меня это не было трагедией. Распутаешься — вернешься. Так мне казалось.

В семь лет все просто.

Я сидела на краю лавки, мусолила печенье, смотрела по сторонам, и, когда ты наклонился ко мне, чтобы поцеловать на прощание, я испачкала твою щеку крошками.

Ты так и ушел в темный зал ожидания в этих песочных крошках, не отряхнув.

Потом мы с мамой стояли на улице и смотрели сквозь заиндевевшую железную решетку, как Ту-154 разбегается и взмывает в небо.

Это было так красиво, так захватывающе, что я от восхищения высунула язык и не заметила, как он примерз к ледяному пруту.

Отодрали с кровью.

Я еще не знала тогда, что ты больше не вернешься.

Мы не очень хорошо жили вместе. Ты постоянно что-то искал, тебе не нужен был покой.

Февральский день рождения, твой неугомонный безумный Водолей, тащил прочь от должностей, ответственностей и обязательств.

Ты насмехался над благополучием, презирал семейный уют, считая его мещанством.

Уходил с руководящих постов, отмахивался от северных надбавок, плевал на людское уважение.

Я помню, как ты сжег в старой облупленной кастрюле свой красный диплом.

Пламя бесновалось в эмалированной тюрьме, пожирало бумагу, танцевало страшный танец.

А ты прикрывал огонь уже почерневшей крышкой и хохотал, хохотал, хохотал.

Казалось, ты хотел разбить все пьедесталы, на которых оказывался.

Разбить и упасть. В самую мерзкую и тошнотворную грязь. Так жизнь ощущалась ярче.

А когда эмоции иссякли — решил уехать. Сменить обстановку.

Поначалу ты писал нам длинные письма. Аккуратно переводил деньги.

Однажды даже прислал посылку. Там были кедровые орехи, дефицитные шоколадные конфеты и спортивный шерстяной костюм. Мне.

Я очень его любила и постоянно надевала на прогулки, а когда штаны стали коротки, заправляла их в валенки и елозила по нашим бесконечным сугробам.

Заносила до дыр.

Потом ты исчез.

Мама отправляла запросы, писала твоим родственникам.

Но все сговорились и хранили молчание. Ты как будто растворился.

Она долго ждала. Вечерами стояла у кухонного окна, выключив свет, курила в форточку и слушала песню Аллы Пугачевой про «без меня тебе, любимый мой».

Меня пугал сигаретный дым и темнота.

Я дожидалась припева, и, изображая хромого оленя, ковыляла на кухню, завывая вместо «лететь с одним крылом» — «скакать с одной ногой».   

Я хотела ее рассмешить.

С тех пор гуинпленовская улыбка приклеилась ко мне.

Я веселю людей, чтобы не заплакать самой.

 

Через три года мама вышла замуж.

Перестала курить и слушать Пугачеву.

Я росла с чужим человеком, которого так и не смогла полюбить.

Да и он меня, кажется, тоже. Им было хорошо вдвоем.  Я же всегда ощущала себя лишней. Назойливым напоминанием о прошлой жизни, о прежнем мужчине.

Когда я плохо себя вела, меня обещали «отправить к отцу».

В такие моменты становилось очень страшно. Ты был потерян в пространстве и во времени, и мне представлялось, как я брожу по лабиринту совсем одна и зову, зову тебя.

Но вокруг никого, и только ужасное эхо насмехается надо мной, отражаясь в бесконечных коридорах.

После школы я сбежала в Москву. Поступать в институт.

Хотелось быть самостоятельной и независимой. И не чувствовать себя вечной «третьей лишней». Казалось, меня и не ждали обратно.

В институт я поступила сразу, а через пару лет перевелась в другой, поинтереснее.

Учиться было легко, но оставалось много свободного времени, и я не знала, куда его потратить.

Серая угрюмая Москва девяностых не располагала к праздности и открытости.

Все сидели дома, варили дешевые пельмени, читали Рэкса Стаута и Маринину, курили «Бонд».

У меня было много друзей. Я приезжала к ним в гости, грелась на чужих кухнях. А уходя — глядела на желтые огни их окон, и понимала, что они — это они, а я — все равно отдельно.

Внутренняя неприкаянность сжирала меня.

Я казалась себе пазлом из несуществующей картинки.

И все искала ее, искала, искала.

Я долго жила одна. Спасала запутавшихся мужчин.

Часто — очень недостойных и беспомощных.  Которые, как и ты, маялись своей уникальностью. Якобы уникальностью.

Как это называется в психологии?

Проекция? Перенос? Незавершенный гештальт?

Черт бы тебя побрал с этим подаренным мне сценарием!

Но все-таки я смогла. Я выстроила. Я сумела.

Вот уже много лет у меня замечательная семья.

Разве что в триединстве Отца, Сына и Святого духа до сих пор — зияющая брешь.

Мой муж мечется между двумя ролями, подрастающий сын уже пытается разделить его тяжелую ношу. Они оба мне Отцы. Потому что мне это нужно. Нужно.

Потому что когда накатывает, я прячусь под одеяло, зарываюсь в подушку и кричу, кричу на весь дом:

«Я маленькая! Пожалейте меня, пожалейте!» — и только Отец может меня успокоить.

Но тебя нет рядом.

И уже не будет. Никогда.

Пошли хотя бы оттуда, сверху, сил для моих мужчин. Они ведь живут и за тебя тоже.

Я не знаю, как ты умер. И кто держал тебя за руку в последнее мгновенье.

Может, у тебя еще были дети. И кто-то из них был рядом.

А я бы спросила. Ты нашел то, что искал? И стоила ли игра свеч?

Стоило ли исчезать, бежать, мчаться. В попытках познать, найти, обрести?

Посмотри на меня!

Как мы похожи…

Послушай меня!

Я скучаю, мне тебя не хватает.

Дай мне руку!

Я буду рядом. Я никогда тебя не оставлю.

Неужели этого недостаточно для счастья?

И последнее.

Когда мы все же увидимся там, в других мирах, не смей, слышишь, не смей, говорить мне малодушно-лживое «прости», «я не знал», «я не мог», «я не хотел», «не держи зла».

Я только хочу услышать, что ты любил. Все равно любил меня.

Сильно любил и скучал.

Всегда.

Хоть никогда и не помнил моего лица.